Кирилл Павлов - Импортный свидетель [Сборник]
— У кого?
— У кого — я знаю, вернее, знал его адрес, но уже в то время это был не человек, а спившееся и наколовшееся животное, если жив еще…
17
Он был жив и даже знаком Нестерову. Это он сидел за рулем белых «Жигулей», похитивших Роксану.
— Я вам еще раз повторяю, Глотов, признание облегчит вашу участь, — сказал Нестеров.
— Мне не в чем признаваться. Я служил науке, которая была в застое, — цинично заявил Глотов.
— Вы убивали людей…
— Это нельзя назвать убийством, ведь только тех, кто этого сам хотел.
— Не понял.
— Мы брали тех, в глазах которых читали отчаяние: самоубийц, одиноких, находили их возле дома престарелых, на набережных ночью, около инвалидных домов.
— Вы понимаете, что вы говорите, Глотов? — рассвирепел Нестеров — Кстати, а почему вы не убили Роксану?
— По двум причинам. Ваня Мирский решился на эксперимент. Она, по-моему, и по сей день танцует. А второе, когда мы привезли ее в лабораторию, ее узнал один из наших, в детстве с ней учился, что ли. Но теперь его нет на свете, так что вам придется мне поверить…
18
— Скажите, вы когда-нибудь жалели о чем-нибудь? — спросил полковника милиции Нестерова Джоджон Авзуров, когда обоих поразило странное расположение звезд в этом чужом небе.
— Да, жалел. Жалел, что я не Господь Бог и потому не знаю: гуманно ли пришить девушке ногу, забрав ее у другой? Гуманно ли создавать банк органов, взятых у погибших, и создавать очередь ждущих чьей-то смерти, потому что только после смерти кого-то они получат чужие глаза, сердце, печень, почки, кости, мозг. Поэтому вы сами мне скажите, не как юрист, я сам юрист: что делать с Мирским — расстреливать или ставить во главе клиники?
19
— Я совершенно запутался в вашем рассказе, — сказал Джоджон, — ведь преступление раскрыто.
— Раскрыт один эпизод этого преступления. А чтобы мы могли раскрыть его до конца, установить международные связи преступников — поставщиков человеческих органов, мы должны найти свидетеля.
— Он за границей?
— Да, и этот свидетель — женщина.
— А мы вдвоем будем его искать?
— Но СССР еще не член Интерпола. Поэтому пока вдвоем.
20
— Официального предложения вступить в Интерпол мы не получали, — веско сказал Нестеров Авзурову, на секунду отвлекшись от разглядывания созвездия Южный Крест. Но знаем, что по неофициальным каналам его представители интересовались, как бы мы отнеслись к тому, чтобы стать членом этой организации. Вы, конечно, знаете, что Международная организация уголовной полиции действует с сорок шестого года и объединяет сто пятьдесят стран. По тем же каналам мы пока ответили отказом. И знаете, почему?
Вступление в Интерпол, как считает наше с вами начальство, ни в коей мере не повлияет на борьбу с преступностью у нас в стране. Дело в том, что согласно уставу Интерпол всего лишь центральная инстанция, а не полицейская служба, занимающаяся конкретными делами. Сотрудники пополняют компьютеризованную картотеку разыскиваемых лиц, которая насчитывает примерно три с половиной миллиона карточек на миллион восемьсот тысяч человек, и в случае необходимости пользуются ею. Там же имеется три миллиона сто двадцать шесть тысяч досье. Организация действует каждый раз по просьбе одной из стран-членов о розыске уголовного преступника, бежавшего за рубеж. Объем информации, которой располагает Интерпол, конечно, внушителен, но нам все эти досье не пригодятся, так как отечественные уголовники пока предпочитают скрываться от правосудия в пределах страны. А для возвращения «перебежчиков» мы можем использовать другие каналы — есть необходимые договоренности с правительствами и полициями других государств.
Есть и еще причина — весьма прозаическая, по которой мы пока не присоединяемся к этой организации. Интерпол существует за счет денежных взносов государств-членов. Наш ежегодный вклад составлял бы несколько миллионов швейцарских франков. Учитывая несомненную нехватку валюты в стране, мы приняли предварительное решение сотрудничать, но не входить пока в эту организацию.
— Конечно, валюта стране нужна, а нас тут с вами пока прихлопнут, — резюмировал Авзуров сообщение Нестерова. — Кстати, вашим рассказом про Интерпол вы совершенно заменили мне по степени точности информации того типа, который допекал вас рассказами об ОВИРе.
Нестеров принял намек к сведению.
— А теперь спать.
И братья по поискам справедливости, осторожно спустившись по трапу, отправились в свою каюту.
— Завтра расскажите мне про свидетеля, — засыпая, сказал Нестерову Авзуров и захрапел.
Вскоре заснул и Нестеров. И пока они спали в каюте без иллюминаторов, на море наступил рассвет. Он сначала затемнил море, а потом сделал его голубым.
С рассветом на палубе появились Нестеров с Авзуровым и, глядя на приближавшийся берег, продолжили свою беседу.
21
— А что рассказывает о себе та, которую мы должны найти и взять с собой на пароход?
— Кое-что о ней известно, и я вам об этом расскажу, — спокойно сказал Нестеров. — Наша героиня, как уже было сказано, Сима Бершадская. Она живет во Франции, в Марселе и Париже. То, что она живет в Марселе, дает основание предположить, что она часто и, может быть, с мужем выезжает в Италию. И поэтому мы, Джоджон, совершим наш круиз до конца: быть может, еще придется остановиться в Италии.
— Если, конечно, живы останемся, — весело заметил Авзуров.
— Да, — просто ответил Нестеров, — если останемся. Но надо делать дело. Так вот, от Симы, лишенной советского паспорта, почему — доскажу позже, пришло письмо, которое я видел собственными глазами. У меня его с собой нет, но вопрос ведь не в этом, я помню его и передам вам. Может, вам откроются какие-то детали, которые ускользнули от меня.
— Пожалуй, — согласился Джоджон.
— Итак, — сказал Нестеров, — родилась она в Москве, на Цветном бульваре, в одноэтажном домике. Отец ее — фронтовик, инвалид, полная грудь орденов, человек положительный, но не очень умный, потому что до сих пор не понял, что произошло с его дочерью. Я видел его, он провел жизнь свою в разного рода очередях: в собес, к нам, в ИТУ.
Джоджон кивнул, и это означало, что он понял: Сима была в колонии.
Нестеров продолжал рассказывать:
— Мать ее — работник торговли. Пахала, что называется, всю жизнь. Наверное, кое-что с этого имела, но не попадалась. Короче говоря, тянула на себе семью с двумя дочерьми. Вторая дочь, о ней ничего говорить не буду, с родителями и сестрой отношений не поддерживает с момента, когда Сима попала в колонию. Сама же она вышла замуж за какого-то парня из конструкторского бюро.
Как рассказывает Сима, а это я знаю из протокола допроса, но, видимо, там она говорила искренне, ее взрослая жизнь началась в шестнадцать лет, когда она вдруг оглянулась и обнаружила, что вечно нищая ее семья, несмотря на то что все трудятся, так и останется нищей, и жизнь очень просто может пройти мимо, и деньги будет иметь кто-то другой.
И тут явился его величество — случай!
22
— Однажды, голодные, Сима с подружкой пошли гулять по Гоголевскому бульвару, и в том месте, где стоит солдафонский Гоголь, сели они на скамью и стали считать мелочь, чтобы купить мороженое на двоих. К ним подошел высокий морщинистый старик и стал расспрашивать их про жизнь.
Девчонки сперва смущались, потом, как это часто бывает в их возрасте, приняли старика за настоящего интеллигента, может быть, даже царских кровей (современные старики это придумать умеют), и пошли с ним в кафе. Старик их накормил, а потом, как водится, они отправились к нему в гости.
Он им морочил голову эстетизмом духа, цитировал философов, читал стихи, потом стал показывать картины великих мастеров, представился искусствоведом, а кончилось тем, что посадил их в такси и отправил домой.
Сима написала, что это было первое такси в ее жизни.
Естественно, что на завтра старик назначил им свидание, но вторая девушка была поумнее, что-то заподозрила и не пришла, а Сима осталась ждать старика возле памятника.
Повторилось то же, что и в первый день. Старик повел ее в кафе, затем домой и там стал говорить Симе, что страшно одинок и что давно не видел такой красивой девушки: Сима, судя по фотографиям, действительно хороша.
Как вы понимаете, соблазн получить деньги, а он о них заговорил сразу, был слишком велик. К тому же Сима прикинула, что сумеет убежать в случае чего. Но убегать не пришлось, старик, хотя и снял с нее платье, однако только смотрел на нее; гунявые губы его источали вожделение, а кончилось это действо нестандартно.
— Я хочу открыть театр, — сказал Симе старик.
